ОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ КАТАСТРОФА И РАЗВИТИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Часть I.

Для того, чтобы это понять, необходимо сделать некоторый экскурс в историю. Для того, чтобы увидеть: что же реально произошло с образованием в прошлом веке, и как это определило развитие современной цивилизации. Кстати, для многих сам факт, что в прошлом веке с образованием «чего-то произошло», окажется неожиданным: они уверены, что примерно то же самое, что и сейчас, было и в прошлом. Более того – существует немалое количество тех, кто уверен, что раньше было лучше, что дореволюционные гимназии и университеты выпускали каких-то там уникально образованных людей, способных говорить на двух мертвых и четырех живых языках. Правда, непонятно, зачем нужно это умение – в том смысле, что зачем столько переводчиков? Впрочем, в действительности образование в гимназиях было более чем средним, и хватало его исключительно на то, чтобы заниматься делопроизводством в многочисленных государственных учреждениях – для чего, собственно, все это и предназначалось.

Тем не менее, не стоит забывать, что до 1920 годов единственно доступным образованием для масс было образование начальное. Которое тогда ограничивалось знанием чтения и письма, а так же – «идеологической накачкой» в виде религиозных догм и «патриотической» версии истории. Ну, еще физкультура (гимнастика) – для того, чтобы ко времени военной службы более-менее физически развитыми были. Все же остальное – не важно: профессиональные навыки можно получить на заводе, а из понимания мира достаточно только, чтобы верили поставленным сверху властителям. И ведь речь тут идет даже не о Российской Империи с ее церковно-приходскими школами, а о «культурной» Европе!

* * *

Что же касается образования высшего, то оно было, во-первых, крайне редким: скажем, в той же Германии – традиционно считающейся страной «ученой» - количество студентов вузов на 1900 год составляло порядка 30 тыс. человек. На 54 млн. человек. А, во-вторых, это самое высшее образование было, в основном, гуманитарным: скажем, в той же Германии из приведенных 30 тыс. студентов «образца 1900 года» технические специальности изучало… не более 5 тыс. человек. Остальные учились на разного рода адвокатов, правоведов и госчиновников, призванных утверждать превосходство «хозяев» друг перед другом, и перед всеми остальными. (Были, конечно, еще врачи и университетские преподаватели, но их насчитывалось еще меньше, чем инженеров.)

А ведь это Германия конца XIX начала ХХ столетия – т.е., государство, наиболее активно развивающееся среди всех остальных стран. В том числе, и в производственном плане. И по образованию в то время считалась наиболее передовой, а уж по образованию техническому – тем более. (Русские инженеры и ученые-естественники именно в Германию ездили для дополнительной подготовки.) Ну, и «прусского школьного учителя», который победил в битве при Садовой, так же все помнили. Однако даже подобное государство в действительности оставалось государством элитарного образования, где не только высшая, но даже средняя школа была уделом немногих. (На 1000 жителей страны в 1900 году приходилось 4,7 учеников «гимназического типа».) Причина проста: производство развивалось экстенсивно, оно не требовало множества образованных специалистов. (Инженеров, техников, ученых.) А вот чего оно требовало – так это массу патриотически индоктринированных граждан, способных в случае необходимости «подняться за Родину». Даже если «за Родину» придется «подниматься» где-нибудь в Бельгии или Франции. (Отсылаю к Ремарку, у него об этом очень хорошо сказано.)

Впрочем, не стоит тут «катить бочку» исключительно на Второй Рейх: нечто подобное тогда наблюдалось во всех развитых странах – начиная с Великобритании (коя чего-то там «защищала» в Оранжевой Республике), и заканчивая Россией с ее «вечной любовью к Проливам».) Поскольку указанное качество относилось ни к одному какому-то государству, а к империализм, как таковому. Это империализм – с его четким делением неиногих «имеющих право» и огромную массу, подчиненную им, требовал только относительно незначительное число «образованных лиц» для производственной деятельности, чуть побольше «военных чинов», ну и достаточное количество правоведов и юристов, дабы обеспечить относительно мирное согласование интересов собственников. Всем остальным достаточно было физкультуры, «патриотической истории» и элементарного умения читать и писать.

* * *

Таково было «динамичное общество «классического империализма»,- которое так восхищает многих сейчас. Разумеется, тут сразу же можно возразить, что – в научно техническом плане – указанный тип социальной организации был достаточно эффективен. Поскольку число технических и научных достижений, совершенных в том же XIX столетии, восхищает даже теперь. Это верно: в позапрошлом веке человечество действительно далеко продвинулось вперед – начиная с появления механического транспорта и заканчивая созданием атомистической теорией вещества. Но это продвижение, ИМХО, было всего лишь компенсацией того чудовищного застоя, которым выступал весь «предыдущий период» классового общества. Во время которого научная и техническая мысль столетиями топталась на месте.

Ведь страшно подумать: но тот уровень жизни масс, что был достигнут в «развитых общинных социумах» где-то в V-IV тысячелетии (тысячелетии, а не столетии) до нашей эры (вроде Чатал-Гуюка), развитые европейские страны смогли обеспечить только к концу XVIII – началу XIX веков. Уже нашей эры. Причем, не для всех: еще в начале прошлого века существовало огромное число людей, живущих в нищете и обреченных на голодную смерть в самом прямом смысле слова. Подобный «прогресс» прекрасно показывает, чего же в действительности стоит пресловутая «человеческая культура», состоящая в создании огромного числа предметов роскоши – от украшений до дворцов – и такого же огромного количества вооружений – от кинжалов до дальнобойных гаубиц. А вот в жизни большинства людей если чем и проявляющаяся – так это ростом эксплуатации и необходимостью поставлять «пушечное мясо» для бесчисленных войн.

И лишь после того, как базовые основания классового деления – таковые, как, например, наследственное разделение людей «по ролям» ( первое-второе-третье сословия) – были не то, чтобы полностью отменены, но, хотя бы, подвергнуты «ревизии», стало возможным хоть как-то ускорить процесс развития производства. ( Это произошло в период «буржуазных революций» конца XVIII – XIX столетий.) В том смысле, что пошла хоть какая-то компенсация столетних, а точнее, тысячелетних бесконечных топтаний на одном месте, которая и выразилась в пресловутом научно-техническом подъеме 19 века. (Еще раз: та же атомистическая теория вещества была предложена Демокритом в IV веке до нашей эры – но человечество еще более двух десятилетий «барахталось» в концепции «четырех стихий». И лишь после того, как головы владык полетели с эшафота, идея "атома" начала распространяться по миру.)

* * *

Таким образом, можно сказать, что для классового устройства социума не только массовое образование, как таковое, не является «нормой», но и научно-техническое развитие выступает чем-то если не чуждым, так второстепенным. Ну да: хорошо, если оно позволяет дать новое оружие – как аргумент в конкурентном споре, но не более того. Поэтому снижение «классового разделения» в XIX столетии привело к своеобразному «кумулятивному выбросу» всей той массы «потенциального знания», которое за тысячи лет до этого не могло превратиться в знание реальное. Но на текущую производственную структуру данный момент повлиял мало: да, полученный в результате данного «выброса» технологии позволили существенно повысить эффективность производства. Более того – они впервые в истории поставили вопрос об необходимости создания этих знаний. (До того «академии наук» существовали исключительно для престижа: типа, у всех развитых стран есть, пускай и у нас будет.) Что привело к некоторому увеличению доли высшего и среднего образования в обществе.

Однако радикально изменить вовлечение в «образованную деятельность» масс они не смогли. По той причине, что существующая модель производственных отношений – согласно которой массы под руководством «немногих знающих» производят некий продукт, который затем сбывается им же – не подразумевала особого роста квалификации. Скорее, наоборот: развитие технического прогресса виделось тогда в росте унификации производственных операций, в исчезновении потребности в каких-либо уникальных навыков. То есть, отчуждение труда должно было быть доведено до предела, при котором работник превращался просто в «винтик», способный быть с легкостью замененным при любых проблемах. (При утрате трудоспособности, любых попытках отстаивания своих прав и т.д.) Разумеется, неудивительно, что в подобной системе потребности в развитии массового «реального» образования не было.

Поэтому не стоит удивляться тому, что даже та образовательная система масс, что существовала в начале ХХ века в Европе, многим казалась избыточной. (Скажем, у того же Ле Бона – автора «Психологии масс» - очень много говориться о том, что от нее надо отказаться.) А там, где ее развитие было гораздо меньшим – как в той же Российской Империи – очень многие, вполне разумные, люди утверждали, что развивать ее далее нет никакого смысла. И что «образованный мужик» будет только вредить – и себе, в связи с его жалким положением, и государству, и производству. Причем, как не странно, подобные утверждения казались тогда достаточно разумными – по крайней мере, с т.з. «здравого смысла».

Тем не менее, очень скоро наступил момент, когда все переменилось. Причем, переменилось так фундаментально, что мы – живущие после указанного события – по существу, даже представить не можем, «как это было раньше». Отчего и рождаются упомянутые в начале посте химеры о том, «что до революции образование было лучше», и что «гимназии выпускали людей, знающих по четыре языка».

Часть II.

Я не буду разводить интригу относительно того, какое событие привело к изменению отношения к образованию – просто потому, что неоднократно о нем упоминал. Разумеется, речь идет о Великой Пролетарской Революции, начавшейся в 1917 году. Поскольку именно она привела к переоценке необходимости получения знаний массами. В том смысле, что получившие субъектность – или, даже, просто задумавшиеся о данной субъектности – «низшие слои» общества резко снизили возможности применения «старых» стратегий конкурентной борьбы.

 А именно: приход социал-демократов к власти в большинстве европейских государств сделал невозможным сделали невозможным бесконечное снижение доли рабочих в прибавочной стоимости. Это происходило и через установку минимально допустимой заработной платы, и через ограничение максимально возможного рабочего времени (восьмичасовой рабочий день), и через запрет использования детского труда (как труда самого дешевого), и через введение «социальных отчислений» государству. (Из которых хоть какая-то доля, но перепадала рабочим.) Ну, и т.д., и т.п. Все это, понятное дело, ограничивало снижение стоимости продукции – т.е., тот способ, которым ранее было принято бороться за рынки.

Кроме того, резко возросшая субъектность рабочего класса – то есть, осознание последним того, что у него есть свои интересы, отличные от интересов хозяев – оказалось проблемным и в «военном плане». Поскольку теперь рабочих надо было активно уговаривать, агитировать на то, чтобы они оказались готовыми участвовать в той или иной военной авантюре. (Надо ли говорить, что в послевоенное время, когда лозунгом поколения стало: «Never Again!», война не была осбенно популярной.) Собственно, поэтому даже фашистские государства – для коих агрессивная политика является неотъемлемой частью жизни – вынуждены были предварительно проводить массированную кампанию по одурачиванию населения. Поскольку иначе заставить рабочих осуществлять «Drang nach Osten», было бы невозможным.Да, именно так: пресловутая «промывка мозгов» - которую традиционно принято критиковать, как «расчеловечивающую» - в действительности была следствием именно положительного изменения мира. В котором каждый человек начал задумываться: а нужно ли ему участие в устраиваемых властью войнах. (В то время, как еще несколько десятилетий до того подобная мысль «представителям масс» не могла даже прийти в голову.)

* * *

Поэтому у капиталистов осталась, по существу, только одна «легальная» возможность для конкурентной борьбы: повышение технологичности производства. Разумеется, был еще указанный выше фашизм, однако, во-первых, его надо было еще установить – а это отнюдь не просто: в той же Германии для фашизации потребовалось порядка 10 лет. А, во-вторых, фашизм не являлся автоматическим решением всех проблем: да, он позволял вести агрессивные войны. Но в этих войнах надо было еще и суметь победить! Поэтому развитие научно-технического прогресса выглядело более привлекательно. Отсюда неудивительно, что уже в 1920 годы все крупные концерны начали активно вовлекаться в НИОКР: закладывались траты, создавались лаборатории, нанимались специалисты, поддерживались научные учреждения. В то время, как еще в 1910 нормой было то, что ученые и изобретатели – сами по себе, бизнесмены – сами по себе. (Тот же Тесла вынужден был ходить по «акулам бизнеса» и просить деньги на свои работы.)

И да: поддержка университетов, институтов и колледжей со стороны государства именно в это время стало нормой, закладываемой в бюджет. В то время, как в том же XIX веке чуть ли не основным способом существования науки была пресловутая «помощь меценатов». На этом фоне неудивительно, что популярность научной и технической деятельности пошла резко вверх. В том смысле, что профессия инженера или техника вдруг оказалась такой же выгодной, как и профессия адвоката или нотариуса. (Ученые, правда, еще продолжали восприниматься, как «чудаки с другой планеты» - в том плане, что доступность данного вида деятельности еще оставалась малой.) Поэтому возник определенный спрос на изучение естественных и точных наук, что – в совокупности с указанной выше потребностью бизнеса в квалифицированных кадрах – привело к росту числа высших и средних образовательных учреждений соответствующего профиля. Более того, возникла идея введения изучения данных направлений и в школьное образование – хотя, понятное дело, происходило это с известным «скрипом». (См. те же «обезьяньи процессы», происходившие в 1920-30 годы во многих странах.)

Разумеется, понятно, что – из-за половинчатости победы социал-демократии – что данное положение в «интербеллуме» было достаточно шатким. И что та же Великая Депрессия – ставшая последствием этой самой половинчатости – сумела в значительно мере «обвалить» все те достижения в данной области, которые были сделаны до нее. (Правда, окончательно вернуть мир в довоенное состояние и она не смогла.) Поэтому в действительности данные изменения смогли «закрепиться» только после завершения Второй Мировой войны. Когда, во-первых, был полностью дискредитирован «фашистский путь» - то есть, попытка «эмуляции» классического империализма через массированную пропагандистко-репрессивную «накачку». (Как уже не раз говорилось, фашистские режимы были бледной копией «традиционных» монархическо-аристократических государств дореволюционного периода.) Ну, а во-вторых, стала очевидной мощь СССР – по крайнеймере, в военно-политическом плане.

После того же, как наша страна в короткие сроки не только полностью восстановила экономику, но и обзавелась самыми современными видами вооружения, стало понятно, что и в экономическом и научно-техническом плане социализм крайне силен. Последний же факт, во-первых, еще больше ограничил возможности капиталистов к «классической» конкуренции – в том смысле, что вести захватнические войны стало почти невозможным. (Корейский и, особенно, Вьетнамский конфликты показали это даже самым тупым.) А об уменьшении доли рабочих в прибавочной стоимости стало смешно даже говорить: страх буржуазии перед возможной революцией и переходу государств в «социалистический лагерь» позволил им (рабочим) потребовать для себя невероятные до того возможности. (Проявившиеся в создании т.н. «государства всеобщего благоденствия» - сиречь, полностью реализованной социал-демократической модели.) Ну, а во-вторых, поднял вопрос о научно-техническом соревновании с социалистическими странами. Причем, без перехода этого «соревнования» в реальное военное столкновение – как это обычно бывало в истории. (См. ту же «дредноутную гонку» 1910-1914 годов.)

* * *

Поэтому именно в послевоенное время была создана «та самая» система массово доступного образования, которую мы сейчас считаем «нормальной». И которая, на самом деле, выступает аномалией относительно «исторической нормы». Во-первых, потому, что основывается на идее доступности знаний для значительного числа людей. (В то время, как практически всю «классовую эпоху» знания были именно недоступными, причем, это считалось однозначным благом.) А, во-вторых, поскольку делает акцент именно на «передачу знаний», тогда, как ранее более важным для данной системы выступали вопросы социализации, «введения в свой круг». В том смысле, что не только рабочий – которого  «обучали», в основном, физкультуре и патриотизму, т.е., послушанию высшим и необходимости беспрекословного исполнения их приказам – «программировался» дореволюционной школой. Но и аристократ – формально изучающий римское право и латинский язык – главной целью своего обучения имел именно приобретение соответствующих моделей поведения. Ну, и связей, конечно. (А о римском праве и латинском языке аристократ забывал на второй день после сдачи экзаменов.)

В противовес этому «послевоенное» образование сделало первостепенным именно «передачу знаний». По крайней мере, именно такое восприятие укрепилось в общественном сознании. (Что на самом деле было не совсем верно, но об этом надо говорить позднее.) Поэтому его развитие виделось именно в развитии указанной системы в  плане  расширении их (знаний) количества, и в плане роста эффективности данной передачи. Собственно, именно это понимание до сих пор остается важным – вплоть до того, что от школ и вузов требуют ни чего-нибудь, а соответствия их программ «реальности». (Дескать, надо отменять устаревшие предметы и вводить новые.) В то время, как в прошлом никому даже в голову не приходило, что университет нужен для того, чтобы читать Плутарха в подлиннике, а так же то, что Плутарх не нужен в «нормальной жизни». Поскольку все понимали, что даже если выпускник и работает тем же адвокатом, то отнюдь не потому, что может цитировать древних авторов и отличать jus publicum  от jus privatum. (Но войти в круг адвокатов он может именно через изучение Античности.)

То есть, еще раз стоит сказать, что – говоря о появлении образования в современном смысле слова, т.е., об получении умений по изменению мира – стоит понимать, что явление это крайне молодое, берущее свое начало в 1920 годах, если не в 1950. И в этом плане сильно отличающееся от того, чем было образование до этого времени. Но одновременно стоит указать и на то, что мир, основанный на этом образовании, так же существенно отличается от того, что было раньше. В том смысле, что ориентация на технологическое превосходство, как на единственно действенную стратегию в конкурентной борьбе, очень сильно изменило очень многие отрасли бытия. Но об этом, а равно – и о том, что же происходит сейчас – будет сказано уже в следующем посте.

ЧАСТЬ III.

Итак, как было сказано в прошлых постах развитие массового образования – впрочем, не только массового – очень тесно связано с той долей прибавочной стоимости, которая достается рабочим. То есть, проще говоря, с величиной реальной заработной платы. (С «прибавкой» доступных социальных благ.) В том смысле, что чем больше эта величина – то есть, чем большая доля доходов достается работникам – тем более качественным становится массовая школа.

И наоборот: уменьшение (относительной) оплаты труда, ликвидация доступности социальных благ приводит к образовательному кризису. То есть, к падению доступности образования, к снижению его уровня, а главное – к выхолащиванию его главного принципа, состоящего в привитии «образующимся» представления о возможности изучения и изменения окружающей реальности. И замене его на принцип имитации, манипуляции, сиречь, умения работать с пространством виртуальным. Которое отнюдь не сводится к известной всем сфере компьютерной графики – скорее наоборот, это компьютерная графика во всех своих воплощениях выступает небольшой и единственно полезной его частью.

Но пойдем по порядку. И вернемся к описанному в прошлом посте правому реваншу, который породил в экономике такие явления, как «рейганомика» и «тетчеризм». Сиречь, такие экономические системы,  при которых реальная зарплата большей части населения начала падать, а доходы правящей верхушки расти. Впрочем, помимо владельцев капитала  была и еще одна выигравшая «категория» населения. Это т.н. «яппи» - Yuppie, «молодые городские профессионалы». К этим самым «молодым профессионалам» принято было относить широко разросшуюся во время «рейганомики и тэтчеризма» категорию экономических и юридических специалистов, порожденных массовыми приватизациями и реорганизациями, слияниями и поглощениями, которые испытывал бизнес в это время. Причина последнего состояла в том, что – в связи с происходящими в СССР процессами – уже в конце 1970 годов страх перед «Красной угрозой» у мировой буржуазии исчез. Что сделало  возможным резко повысить уровень конкуренции – со всеми вытекающими последствиями.

* * *

Обыкновенно «яппи» принято противопоставлять хиппи – собственно, и данная аббревиатура создавалась именно из этого противопоставления. С намеками, что, дескать, «новая молодежь» вместо прежнего безделья, курения «травки» и беспорядочного секса начала выбирать упорную учебу, работу и семейные ценности. Однако в действительности яппи сменили не столько «детей цветов» - кои действительно в это время уже уходили в прошлое, но по совершенно иным причинам – сколько упомянутых в прошлом посте инженеров и ученых. Которые еще недавно выглядели, как очевидные бенефициары бытия, но уже в 1980 годах оказались вытесненными на второй план. Ну, в самом деле:  в 1950-1970 годы технические и естественно-научные специалисты могли просто не задумываться о трудоустройстве. (А если они выбирали вместо «работы на дядю» собственный бизнес – то могли не задумываться о сбыте продукции.) В 1980 годы же – когда экономика вновь начала напоминать (см. выше) кипящий котел  – шансы «технарей», естественников и «примкнувших к ним» честных гуманитариев стали резко падать.

В том смысле, что фирмы теперь могли с легкостью разориться или менять направление своей деятельности, с соответствующим увольнением персонала. А государственные программы или закрывались, или переводились на ограниченное финансирование – вместе со всеми специалистами. Поэтому изучать в школе-колледже-вузе сложные естественнонаучные или технические дисциплины  стало просто не выгодным: неизвестно еще, что будет к моменту выпуска? А вот стараться попасть в категорию «молодых городских профессионалов» - они же «эффективные менеджеры», они же «чикагские мальчики» - напротив, стало означать жизненную удачу. Правда, как нетрудно догадаться, попасть в данную «систему» оказалось не так уж просто: это нанимать инженера или ученого можно было – и нужно было – исключительно по его деловым качествам. В случае же соприкосновения с крупным капиталом важнейшим качеством становилась лояльность владельцам. Поскольку нелояльный менеджер может нанести вред гораздо больший, нежели менеджер просто глупый. Это, с одной стороны, привело к тому, что проявления комформизма и умения представлять себя стало более важным, нежели реальные знания. (Даже по экономике или юриспруденции.) А, во-вторых, что еще более важным оказался… принцип происхождения. Ну да: проще всего получить лояльность, делая ставку на родственников

Подобные изменения неминуемо отразилась на образовании. Причем, не только в том плане, что выросла популярность образования «гуманитарного» (в смысле, «менеджерского»), и упала естественно-научного и технического. (Это-то понятно.) Но и в том, что – вне зависимости от «направленности» обучения – сама идея передачи знаний стала вторичным к обладанию т.н. «социальными навыками». То есть, к пресловутым «коммуникабельности и активности», под которым, понятное дело, скрывалась указанная выше «лояльность владельцам». (То есть, «лидер» в современном понимании –  это тот, кто делает хорошо начальству при полном «забитии» на, собственно, производственный процесс.)  Ну, и разумеется, важным стала возможность вхождения в «нужный круг» - ставший главной целью молодых людей. Совсем, как в XIX столетии. (Правда – без понимания того, что 90% жизненного успеха в подобном мире определяется положением родителей.)

* * *

Разумеется, данные изменения стали заметными не сразу. Поскольку сложность выстроенной в период «дорогой рабочей силы» образовательной системы была очень высока, а значит – очень высока была ее инерция. Поэтому те же 1980 годы – несмотря на весь «яппизм» - прошли, в общем-то, под тем же самым знаком «технического прогресса», что и «Золотые десятилетия». Правда, уже тогда начали проявляться некоторые странности – например, масштабные космические программы, запланированные американским руководством в военно-политических целях – оказались проваленными. Например, именно это произошло со знаменитыми «Звездными войнами» - сиречь, «Стратегической Оборонной Инициативой», коя предусматривала развертывание мощной группировки космического ракетного и лазерного оружия. Должного – по идеям «заказчиков» - полностью аннулировать советское военное превосходство. А заодно – и придать «технологический пинок» уже начавшей ощутимо стагнировать американской экономики.

Надо ли говорить, что практически ничего из данной программы не было создано. (Хотя деньги на СОИ были выделены очень большие.) То же самое можно сказать и о разрабатываемой в это же время «земной» противоракетной обороне. Которую планировали ввести в строй во второй половине 1980 годов, однако в действительности «допилили» только в 2000. (Точнее – не допилили, а хоть как-то заставили работать.) И подобная ситуация – т.е.. создание красивых картинок и амбициозных планов при нулевом «выходе» - была практически, везде, от авиации до роботостроения. Так что, по сути, единственной отраслью, в которой 1980 годы ознаменовали реальный прогресс, оказалась отрасль «компьютерная». (А точнее, микроэлектронная.) Просто потому, что она оказалась наиболее «поздней» из всех «новых отраслей» - то есть, еще в конце 1970 годов в ней шел активный рост и развитие.

Впрочем, и тут можно (при внимательном взгляде) увидеть признаки стагнации, поскольку действительного освоения новых рубежей – и в плане элементной базы, которой которой так и осталась «кремниевая технология», и в плане появления каких-то принципиально новых компьютерных архитектур – тут не произошло. Тем не менее, именно компьютерная отрасль «ответственна» за то, что в 1980 годы мир продолжал считать, что находится на стадии продолжения «Золотых десятилетий». Как не странно, но нечто подобное продолжилось и в 1990 годы. Разумеется, в этот период описанные выше проблемы стали еще более значимыми. И потому, что продолжать выдавать созданные лет двадцать (и больше) назад технологии за что-то новое стало просто неприличным, и потому, что широко расплодившиеся за десять лет «эффективные менеджеры» начали уже в открытую переводить ресурсы из реального производства на спекулятивный рынок. Но, все равно, созданной в прошлом «мощи» - прежде всего, в виде «человеческих ресурсов» - хватало. В том смысле, что созданный во время «Золотых десятилетий» «слой» инженеров-ученых-врачей продолжал оставаться довольно обширным. По крайней мере, на фоне стремительно сокращающегося «поля инноваций». (То есть, «только для вычислительной техники» специалисты оставались.)

* * *

Однако уже тут возникло две серьезные проблемы. Первая из которых состояла в том, что в область, имеющую очевидный кадровый дефицит – в смысле, - попало само образование. В том смысле, люди, имеющие хоть какую-то мотивацию, отличную от финансовой, стали попадать сюда все реже. (Поэтому уровень не только школьных учителей, но и университетской профессуры упал по сравнению с прошлым очень сильно. А уж об «чиновниках от образования» и говорить нечего!) А, во-вторых, указанные «эффективные менеджеры» - с их ориентацией на демонстрацию лояльности и самопрезентацию  - начали изменять нормы поведения всего общества. (Поскольку данная категория оказывалась «на вершине» социальной пирамиды, ее поведение неизбежно копировалось всеми остальными.)

Что – в совокупности с исчезающей значимостью реального производства – привело к указанной выше «виртуализации». То есть, к замене какой-либо «физической» деятельности на ее демонстрацию. (В том смысле, что оказалось намного проще изобразить бурную деятельность, нежели что-то делать в реальности.) Кстати, первой это пережила уже описанная компьютерная сфера – которая с этого времени оказалась забита эффектными, но плохо работающими решениями. (Разумеется – как показывает приведенный выше пример с СОИ – подобные вещи были и ранее, до того они связывались, в основном, с государством.) Сейчас, разумеется, подобное норма: если какой-то сайт не тормозит или не виснет, то это воспринимается, как чудо. (Хотя таких чудес почти и не встречается.) Но в 1990 данное поведение еще вызывало диссонанс – приводя, например, к известной «виндоусофобии» того времени.

Впрочем, очень скоро данный «метод» стал заполнять все остальное. В том смысле, что концепция «казаться, а не быть» оказалась не просто наиболее привлекательной, но и, по сути, единственно возможной в активно «менеджеризирующемся» мире. Правда, вплоть до 2000 годов, это изменение не захватывало «жизнеобеспечивающие технологии», поскольку их привлекательность для «эффективных» была не столь высокой. (Данные отрасли невозможно реогранизовывать-сливать-реформировать – т.е., делать то, под что пресловутые «яппи» и заточены – без полного разрушения. Хотя, разумеется, было и такое.) Поэтому там продолжали сохраняться и организационные структуры и люди из «прежней эпохи».

Однако бесконечно продолжаться подобное не могло – и в конце первого десятилетия XXI века случилось то, о чем было описано в моих недавних постах. А именно – «прежняя эпоха» кончилась, и, прежде всего, кадрово. В том смысле, что и «старых» инженеров и ученых оказалось недостаточно (по причине их физического ухода). Да и «новых», но подготовленных на «старых» образовательных программах (которые еще как-то «производились» в 1980-1990 годы) так же перестало хватать. Поэтому возможности для поддержания указанных систем «жизнеобеспечения» - они же базовые отрасли (энергетика, здравоохранение, коммунальное хозяйство, транспорт и т.д.) – стали уменьшаться.  Ну, а возможности воссоздания их «на новых принципах» - скажем, на той же возобновляемой энергетике – оказались доступными «не только лишь для всех». А точнее – мало для кого оказались доступными. (О чем так же говорилось в моих постах.)

И разрешить данную проблему в текущих социально-экономических условиях вряд ли представляется возможным. Поскольку, что ее реальные корни ее лежат – как, собственно, и говориться в последних постах – вовсе не в образовании. А в  изменении «соотношения сил» между теми, кто делает, и теми, кто решает – иначе говоря, работникам и владельцами капитала. Так что никакая «накачка деньгами» образовательной системы к разрешению данного вопроса не приведет. (Хотя бы потому, что сами «эффективные» эти деньги прекрасно «освоят» - сиречь, присвоят себе.)

Ну, а о том, что это значит для человечества, и чем все это закончится, надо будет говорить уже отдельно…

Anlazz